Мирон Гинкас «Сквозь колючую проволоку», Москва, «Книжники», 2024 год
Это очень тяжёлая книга. Причём, подчас до такой степени, что и читать её невозможно и, совсем отложить в сторону нельзя.
Но на иное, отстранённое восприятие она вряд ли рассчитана. Настолько значимую, многим из нас, наверное, не чужую и, увы, неисчерпаемую тему затрагивает литературный труд врача, узника Каунасского гетто Мирона Абрамовича Гинкаса, своим появлением обязанный сыну автора — режиссёру Каме Гинкасу, который попал в гетто летом 1941-го, в возрасте шести недель.
Эмоциональные комментарии Камы Мироновича порой вторгаются в напряжённый до предела, словно «наэлектризованный» отцовский рассказ, создавая ощущение некой «переклички» дня нынешнего и далёкого, но до сих пор живущего в сердце Гинкаса-младшего прошлого, отголоски которого нет-нет, да и отзовутся болью в его режиссёрских работах.
Содержится в этих комментариях и много ценной информации, в силу объективных обстоятельств недоступной отцу, задумавшему свою книгу в шестидесятых годах двадцатого века. Конечно, не ради славы. а исключительно для того, чтобы его потомки знали о трагедии гетто, никогда не придавали забвению память о нём и испытывали бы благодарность всем спасителем евреев, тем самым подставляя под удар себя, своих детей и внуков.
К счастью, таких борцов с нацистским злом было достаточно. В данной книге они названы поимённо. И это особенно дорого.
А наибольшее количество добрых слов адресовано здесь супруге литовского поэта и драматурга Казиса Бинкиса — Софье Аполинаровне Бинкене («тёте Зосе»), которая скрывала в своей квартире множество бежавших из гетто евреев и даже в самые безысходные, едва ли не тупиковые моменты поддерживала в них веру и надежду на лучшее. И естественно, что именно ей выпала честь посадить персональное дерево в саду Праведников мира в Мемориальном музее Холокоста Яд ва-Шем в Иерусалиме.
Восхищаясь редкими душевными качествами этой женщины и её соотечественников-литовцев, невольно начинаешь сожалеть о том, что сейчас так редко встречаются проявления человечности. И мало кто готов помочь кому-то другому не пустыми словами, а конкретными делами, хотя для этого нужно лишь на какой-то короткий временной промежуток пожертвовать собственным благополучием, а вовсе не рисковать жизнью.
А вот межнациональная ненависть почему-то никуда не исчезает и иногда кажется, что ещё чуть-чуть и она вновь приведёт к непоправимым последствиям.
И в этом смысле книга Мирона Гинкаса «Сквозь колючую проволоку» представляется своеобразным предостережением. Таким же, кстати, как и недавно поставленный Алексеем Бородиным в Российском академическом Молодёжном театре «Леопольдштадт» Т. Стоппарда.
Впрочем, «Леопольдштадт» вспоминается и по ходу знакомства с книгой М. Гинкаса в связи с главой о венских евреях, привезённых фашистами в Каунас и нашедших там свою смерть. И среди них вполне могли бы оказаться жители традиционно еврейского района столицы Австрии, где происходит действие автобиографической пьесы Стоппарда, созданной по велению долга перед погибшими в период Холокоста родственниками.
Подобное чувство, скорее всего, руководило и Камой Гинкасом, решившимся подготовить к печати (вместе с редактором Ангелиной Злобиной и переводчицей с литовского языка Александрой Васильковой) книгу «Сквозь колючую проволоку».
Но наверняка ещё больше Кама Миронович хотел отдать должное отцу. Однако не только потому, что именно отец вынес его спящего, помещённого в мешок из гетто. Просто он был одним из самых важных людей в биографии Гинкаса-младшего, в 2019-ом предпославшего своему спектаклю «Кошка на раскалённой крыше» Т. Уильямса эпиграф — «Папе моему бешеному и нежному М. Гинкасу посвящается».
Таким же сложным и противоречивым он предстал и на страницах своей книги, и в послесловии Камы Гинкаса. Не героем «без страха и упрёка», а человеком, подверженным сомнениям, не раз доходившим до отчаяния, в мирное время одержимого «жаждой творчества» и основной жизненной ценностью считавшего семью. Личностью отдельной, ни на кого не похожей, достойной не только душевного расположения близких, но и нашего читательского уважения.
