«Дом с башенкой» в Российском Молодежном театре
Эта сценическая версия дебютного рассказа Фридриха Горенштейна совпала с 85-летием со дня рождения писателя, появившегося на свет 18 марта 1932-го в Киеве, и с пятнадцатой годовщиной с момента его кончины, 2 марта 2002-го в Берлине. Поставила спектакль молодой, уже хорошо известный зрителям и уважаемый критикой режиссер, выпускница РАТИ (курс Сергея Женовача) Екатерина Половцева, совершившая тем самым своего рода профессиональный поступок.
И не только потому, что перевод прозы на язык театра неизбежно связан с риском стилистических и смысловых потерь. А, скорее, — из-за отсутствия малейшего намека на театральность в произведении Горенштейа, предназначенном, думается, преимущественно для чтения. Но это мнение во многом опровергает «сочиненное» Половцевой на его основе действо.
Действо камерное, показанное на так называемой «Маленькой сцене» РАМТа, что, конечно, объясняется автобиографическим, каким-то даже интимным характером литературного первоисточника, созданного Фридрихом Горенштейном под влиянием впечатлений о собственном детстве, которое совпало с Великой Отечественной войной. И портрет автора, вывешенный в фойе наряду с другими, запечатлевшими Фридриха Наумовича в нежном возрасте снимками (соответствующие материалы предоставлены Юрием Векслером), ненавязчиво указывает на то, что он сам как бы «приглашает» нас прикоснуться к той суровой поре.
Поэтому совсем не случайно в «фокусе» спектакля — молодой фотограф (в программке — просто Он), отсутствующий, кстати, у Горенштейна, но необходимый Половцевой (при всем ее бережном отношении непосредственно к тексту), дабы мы восприняли все происходящее, как некую череду «диалогов» юноши со своими воспоминаниями.
А воспоминания эти невольно провоцируют посетители скромного провинциального ателье (судя по незатейливому антуражу — старенькому фотоаппарату, наборам громоздких, несколько аляповатых фоновых щитов с видами природы, маленькому зеркальцу — примерно в районе шестидесятых годов двадцатого века), желающие сняться, скажем, для доски почета или для художественного фото. Казалось бы, вполне бытовые ситуации. Однако все эти люди невольно напоминают фотографу кого-то из его прошлого, эпизоды которого похожи на яркие фотовспышки, возникающие неожиданно, спонтанно и для самого персонажа, и соответственно для публики.
И грань между реальностью и тем, что уже отошло в историю, оказывается в спектакле РАМТа чрезвычайно тонкой.
Вследствие чего Он, натянув на голову видавшую виды шапку-ушанку и надев поношенную курточку, получает шанс представить себя Мальчиком, высаженным вместе с умирающей от тифа матерью на заброшенной железнодорожной станции. Да и игровое пространство благодаря сценографу (и художнику по костюмам) Ирине Уколовой способно трансформироваться, из рабочего места героя превращаясь в больничную палату, а затем в подобие городской площади и поезда. И везде судьба готовит Мальчику встречи с целым рядом человеческих типов — приятных и не очень, а иногда и вовсе странных, как будто забредших сюда из какой-то сказки. Сказки то доброй, то жуткой.
Таким метаморфозам спектакль оказывается обязанным необычной, не бытовой атмосферой. И это в свою очередь поможет даже самой эмоционально не восприимчивой части публики все же «подключиться» к переживаниям юного существа, чей внутренний мир разрушен войной и внезапным сиротством. Но еще не осознавшего масштаба обрушившейся на него катастрофы, которая, как нам известно, станет фактом всей его биографии.
Прислушиваясь к точным реакциям зала, понимаешь, что большинство зрителей по личному опыту знают, как детские и юношеские потрясения отражаются на дальнейшей жизни, заставляют снова и снова задумываться о правильности того или иного поступка, мысленно «прокручивать» ту или иную ситуацию. И — как подчас врезается в память что-нибудь вроде, не раз упоминаемого по ходу сюжета загадочного дома с башенкой, где всего-навсего расположена почта, откуда Мальчик должен дать телеграмму деду…
Вероятно, все это знакомо также исполнителю центральной роли Максиму Керину, иначе он не вел бы свою «партию» столь трепетно, с ясно выраженной сердечной интонацией. Керин — по праву лидер актерского ансамбля, в котором каждый из участников в соответствии с условной природой спектакля «примеривает» на себя несколько образов.
Из них особо выделяется Старик (Алексей Блохин), просто и безо всякого пафоса говорящий том, что «в трагическое время трудно быть человеком, трудно вообще быть человеком».
И данную фразу сразу хочется продолжить: да, трудно, но надо постараться. Не ради ли такого простого, в общем-то, банального, но по сути верного вывода писал свой рассказ Фридрих Горенштейн и ставила свой спектакль Екатерина Половцева? И приходится ли сомневаться в совпадении этих слов с остающимися неизменными на протяжении долгого времени творческими и нравственными позициями Российского академического Молодежного театра?
«Страстной бульвар, 10» № 2 за 2017 год.
