В Санкт-Петербурге вышла книга о «рыцаре театроведения»
Сборник крошечным, «эксклюзивным» тиражом в двести пятьдесят экземпляров выпустила Академия театрального искусства, где, когда она именовалась Ленинградским театральным институтом, а затем и ЛГИТМИКом, преподавал Сергей Львович. Однако презентация издания состоялась не там, а в Царском фойе Александринского театра. И это логично. Ведь в биографии Цимбала данный театр занимал одно из важных мест.
С корифеями знаменитой Александринки (во времена Сергея Цимбала — Государственного академического театра драмы имени А. С. Пушкина) — с Василием Васильевичем Меркурьевым, Юрием Владимировичем Толубеевым, Николаем Константиновичем Черкасовым, другими легендарными артистами Сергей Львович сохранял добрые отношения. Многим александринцам посвящал свои театроведческие труды. И даже имел постоянный служебный пропуск в театр, как член художественного совета коллектива. Не удивительно, что и автором предисловия к книге стал нынешний творческий лидер труппы Валерий Фокин, который причислил Сергея Цимбала к категории наиболее ярких представителей петербургской культуры прошлого, двадцатого века.
А режиссер Александр Белинский в своем небольшом эссе о Цимбале напомнил, о том, что именно Сергей Львович на протяжении нескольких десятилетий безоговорочно считался первым театральным критиком северной столицы. В свою очередь Сергей Юрский, для которого Цимбал был просто «дядей Сережей», то есть почти родственником, присвоил ему почетный титул «рыцаря театроведения»…
Перечисление подобных, адресованных Сергею Цимбалу восторженных эпитетов можно продолжать и продолжать. Потому что все, кому посчастливилось встретить Сергея Львовича на своем жизненном пути, проникались к этому человеку симпатией и уважением.
И в первую очередь — его бывшие студенты, чьи воспоминания составили основу первой, исключительно мемуарной части настоящей книги (инициатором ее появления стала дочь Сергея Львовича — Ирина Цимбал, кандидат искусствоведения, профессор СПбГАТИ). Объединила эти печатные высказывания признательность своему педагогу, который помимо необходимых профессиональных, театроведческих навыков привил им еще одно, не менее важное качество — необходимость во всем оставаться самими собой, ни при каких обстоятельствах не терять своего человеческого достоинства.
Причем, привил, не прибегая к красивым, пафосным словам, которых он, судя по свидетельствам очевидцев, вообще старался избегать. А, как говорится, личным примером. Ведь ему самому не раз удавалось выйти с честью из целого ряда серьезных, порой трагических испытаний. Включая и развернувшуюся в 1949-ом году «кампанию по борьбе с космополитизмом», на деле обернувшуюся откровенной антисемитской травлей ведущих театральных критиков страны с последовавшим за ней фактическим запретом на занятия профессией.
Профессией, которая в тот период приравнивалась к опасной работе в «горячем цеху». Но, несмотря на это, Цимбал остался ей верен, заслужив, как пишет Ирина Цимбал, звание «старшины» этого самого «горячего цеха» (выражение коллеги Сергея Львовича — Давида Золотницкого).
Стойкую приверженность своего отца театральной критике Ирина Сергеевна Цимбал объясняет любовью к «живому театру», волнение от соприкосновения с ежевечерним чудом рождения того или иного спектакля ощущается и сегодня, когда читаешь рецензии Сергея Львовича, многие из которых следует считать образцом жанра. В том числе: помещенный в книге отклик на спектакль ленинградского БДТ имени М. Горького «Горе от ума» А. С. Грибоедова в постановке Георгия Товстоногова (1962). Эта статья привлекает, прежде всего, тем, что в ней нашли наиболее четкое отражение основные принципы так называемого «критического кодекса» Сергея Цимбала, всегда возводившего во главу угла интересы театра, а не личное мнение, стремившегося видеть в спектакле преимущественно его хорошие, позитивные моменты. И — пытавшегося всем сердцем поддержать интересные (а в случае с товстоноговской трактовкой грибоедовской пьесы и вовсе революционные) идеи режиссеров и артистов.
Последних Сергей Львович любил, помня о хрупкости или, как он сам выражался, «эфемерности» их ремесла. От этого — стремление как можно глубже приникнуть в самую суть актерских индивидуальностей.
Среди них — и такие уникальные, с трудом вписывающиеся я в какие-либо «рамки» мастера сцены и экрана, как Фаина Раневская, в письме к которой от 9 ноября 1976-го Цимбал писал: «Удаляясь во внутреннюю жизнь своих героинь, Вы всегда берете с собой маленький, карманный, вероятно, похожий на зажигалку, но необыкновенной мощности прожектор. Он с какой-то волшебной точностью освещает именно то, что мы, зрители, должны увидеть. Использовав этот прожектор, Вы его выключаете, но его ослепительный свет остается в нас навсегда. У Вас, должно быть, очень хорошо на душе. Слушая свое время и выражая его, Вы всегда оставались с ним наравне. Не в этом ли счастье настоящего художника?». Естественно, все это нашло отклик в душе Фаины Георгиевны, искренне поблагодарившей Сергея Цимбала за «великодушие его щедрых оценок».
Эти «оценки» и нас, читателей, вряд ли оставят равнодушными, заставят восхититься образностью мышления и изяществом стиля Сергея Львовича.
Восхититься и вместе с тем ощутить едва уловимое чувство горечи. Так бывает, когда вдруг соприкасаешься с прекрасной, но, увы, навсегда ушедшей «натурой».
«Алеф» № 1067 за 2016 год.
